Мирослав Тихий / Miroslav Tichý
Род. 20.11.1926 г.
Чехословакия (Моравия)
PHOTOGRAPHER.RU
8 сентября 2008
Мирослав Тихий: Несовершенное
возвышенное
Роман Буксбаум
Мирослав Тихий — реакционер в самом истинном смысле этого слова. Пока Гагарин покорял космос, Тихий делал фотоаппараты из фанеры. Он добровольно пятился назад, двигаясь в направлении, обратном идеологии прогресса. Настоящий и очень успешный реакционер: в отличие от пятилетних планов, он своих целей добился. «Фотограф каменного века» был воплощением всего, что оскорбляло коммунистическую элиту небольшого городка. Он был живым вызовом прогрессивной мысли и марксистской теории, согласно которой история неуклонно движется вперед. При этом Тихий, расставшись с общественными обычаями, не стал одиночкой. Но он стоял на стороне личности, зависел только от самого себя и, уйдя во внутреннюю эмиграцию, стал пристально наблюдать за жизнью по краям общества. Тихого пытались посадить за решетку «законным» путем. Его бы с удовольствием упекли за преступление полового характера — он ведь все время снимал женщин. Но его ни в чем нельзя было обвинить. Во время процесса в Брно от отчаяния обвинители сделали запрос на «экспертизу по гигиене». Экспертное заключение на шестьдесят страниц представили в суде в четырех экземплярах и зачитали полностью. Худшее, что Тихому смогли вменить, это то, что в его одежде «без сомнения были найдены две вши и таракан». Когда судья спросил Тихого, что он может ответить на обвинение, художник сказал: «Призовите их как свидетелей».
Картины и рисунки
времен учебы художника в академии — это, в основном, женские
портреты и фигуры. В 1950—60-е годы он рисовал знакомых женщин.
Но в основном он работал по памяти — друзья вспоминают
его способность воспроизвести в нескольких быстрых штрихах черты женщины,
которую он на мгновение заметил на улице. Эти портреты,
не смотря на свою простоту, улавливали дух женщины — все его
творения сводились к желанию схватить женскую сущность. Подобная
зрительная цепкость была предвестником его последующих опытов
с фотографией. В более поздних работах Тихий остался верен
не только женскому телу как лейтмотиву, но и стилю довоенного
модернизма, с которым он столкнулся в академии в Праге,
в книгах и художественной периодике.
Исчерпав свой интерес к абстракции, рисунку и живописи, Тихий ушел в фотографию, найдя выход через технологически неустранимое присутствие внешней реальности. Определяя фотографию как «живописание светом» он по-прежнему придерживался принципов импрессионизма. В этом смысле фотография и рисунок стали для него взаимозаменяемыми физическими выражениями одной и той же художественной мысли. Проявив и напечатав свои снимки — каждый из его отпечатков уникален, фотобумага зачастую отрывалась руками — Тихий складывал их в коробку и рассматривал позже, отрезая части, не заботясь о прямых углах, выделяя очертания карандашом. При этом он очень внимательно относился к цвету обрамления и паспарту, которые тоже делал сам.
В 1970—80-е годы легкость и изящество линии ушли из его рисунков. В то же время он стал много экспериментировать — появилась живопись на деревянных досках, найденных во дворе, новая для него графика. Все его работы пылятся и валяются в полном беспорядке в его доме. С тех пор, как Тихий потерял свою студию, ему приходилось работать в весьма скромных условиях своего дома. Трудно было находить натурщиц, живя в изоляции, под давлением внешних помех. Модели не приходили к нему, и он сам стал выходить на их поиски. Когда его спрашивали, почему он увлекся фотографией, он отвечал: «Картины уже были написаны, рисунки нарисованы. Что мне оставалось делать? Я стал искать новую технику. С помощью фотографии я все видел в новом свете. Это был новый мир».
О начале
экспериментов Тихого в 60-е годы мне известно лишь то, что его первой
камерой был унаследованный от отца полевой фотоаппарат. Фотографии Тихого
не пронумерованы, и на них нет дат. Датировать их можно
только приблизительно по стилю одежды или моделям машин в кадре.
Иногда помогают материалы, которые он использовал при обрамлении
и приклеивал на обратную сторону фотографий. Большинство было снято
в 70—80-е годы. Пленку, фотобумагу и химикаты он покупал
в местной аптеке. Темную комнату он соорудил во дворе рядом
с домом, а увеличитель сделал из досок и перекладин,
содранных с забора и скрепленных листовым железом. Тихий
принципиально отказывался от оборудования, которое ему предлагали.
То, что он все делал сам, демонстрировало его независимость.
Он отказался от удобств, предоставленных современным миром, чтобы
освободиться от необходимости соответствовать его требованиям.
Бережливость, ограничение себя лишь самым необходимым и самообеспеченность
были частью философии, которую он нес с собой по жизни.
Тихий носил фотоаппарат под свитером. Как правило, это была самая дешевая советская бакелитовая модель, найденная у старьевщика и приспособленная для его собственных нужд. Фотоаппарат свисал с шеи под свитером и оставался невидимым. Когда что-либо привлекало взгляд фотографа, он приподнимал свитер левой рукой и снимал правой, даже не глядя в видоискатель. Все это происходило молниеносно и было практически незаметно. День его начинался рано, в 6 утра. Он бродил по улицам, автоматически снимая, по его собственному утверждению, то, что попадалось ему на пути. Его излюбленными местами были автобусная станция, главная площадь рядом с церковью, парк напротив школы и соседствующий бассейн. Делая иногда по сто снимков за раз, таким образом он запечатлевал день, проведенный в воображаемом городе женщин.
Как правило, Тихий держал дистанцию между собой и своими моделями. Он снимал быстро, незаметно и с довольно большого расстояния. Я спрашивал его об отношении к женщинам и эротизму. «Для меня женщины — это просто лейтмотив. Фигура — стоящая, наклонившаяся или сидящая. Движение, походка. Больше меня ничто не интересует. Я никогда не гонялся безудержно за юбками. Даже когда я вижу женщину, которая мне нравится — и возможно я мог бы попробовать заговорить с ней — я понимаю, что мне это на самом деле неинтересно. Вместо этого я беру карандаш и рисую ее. Эротизм это все равно просто сон. Мир — иллюзия, наша иллюзия».
Он повторял, «Если хочешь быть знаменитым, нужно делать что-то хуже, чем кто-либо другой на свете!» Поражает то, сколько «ошибок» и «недостатков» могут вобрать в себя работы Тихого. Все его негативы либо недодержаны, либо передержаны, несфокусированы, поцарапаны, напечатаны на неаккуратно отрезанной бумаге со следами грязи и пыли, с отпечатками пальцев, с бромидовыми пятнами, с краями, обгрызенными мышами. Путь его фотографий после темной комнаты — адский. Они дозревают в пыльной куче годами, на них сидят, спят и наступают, дорисовывают, сгибают, кладут под ножку стола, чтобы тот не качался, на них проливают кофе, оставляют под дождем, а потом находят вновь и спасают, обрамляя куском картона и приклеивая телепрограмму на обороте. Нарочитое презрение к фотографическому идеалу чистоты в работах Тихого отражено не как недостаток, а как усиление чувственности. Благодарю жестокому обращению с собой, женские образы всплывают из мягкого импрессионистического света как будто чудом. Их сущность, их бытие выражены не посредством реализма, совершенного изображения, а как отрицание оных. Красота становится сном.
* * *
Мирослав Тихий родился в моравийской деревне Нетцице 20 ноября 1926 года. В пятидесятых, с усилением цензурных требований нового тоталитарного режима, Тихий после окончания учебы в пражской Академии художеств покинул столицу, стал внутренним эмигрантом. Его первая выставка была организована знаменитым куратором и теоретиком современного искусства Харальдом Зееманом на Биеннале в Севилье летом 2004 года, когда Мирославу Тихому было 78 лет. За ней последовала ретроспектива в музее Кунстхаус в Цюрихе в 2005 году и масса других. Сейчас ему 82, и Центр Помпиду — один из лучших музеев искусства ХХ века — показывает большую ретроспективу его работ.
Кинорежиссер Роман Буксбаум — ученик и сосед Тихого, собиратель его работ. Он стал создавать документальный архив жизни и творчества Тихого с 1981 года. Но только в 1989 году Буксбаум смог сообщить миру о выдающемся отшельнике.
Перевод Ксении Гурштейн
Источник:
http://www.photographer.ru/person/3431.htm
PHOTOGRAPHER.RU
29 октября 2009
Анти-кумир, анти-фотограф, анти-художник
Мирослав Тихий в галерее Элизабет и Клауса Томан
Творчество Тихого долгое
время оставалось неизвестным широкой публике. Оно было впервые показано
на биеннале в Севиллье в 2004 году, стараниями Романа
Баксбаума, знавшего Тихого с детских лет и ставшего хранителем его
архивов, и Гарольда Зееманна, долгое время бывшего куратором кунстхалле
в Цюрихе, директора пятой Документы 1972 года в Касселе. После
биеннале были персональные экспозиции в Центре Жоржа Помпиду в Париже
и в Музее современного искусства Франкфурта. Выставка в галерее
Элизабет и Клауса Томан в Иннсбруке — первая ретроспектива
Мирослава Тихого в Австрии, на которой показано более ста фотографий
и объектов, открыта с 3 октября.
Мирослав Тихий родился 20 ноября 1926 года в маленькой деревне в Моравии, а в начале 30-х его семья осела в соседнем городе Кийов. С детства Мирек увлекался рисованием, и после окончания Второй Мировой отправился в Прагу, учиться в Академии Художеств вместе с ещё несколькими художниками из Кийова. После захвата власти коммунистами в феврале 1948, обстановка в Академии резко изменилась, старые профессора были уволены, Тихий перестал посещать занятия и вскоре покинул Академию, и вернулся в Кийов. Политический кризис, по мнению Баксбаума, усилил кризис творческий. Чехословакия в начале 50-х годов жила в атмосфере страха, паранойи, страха слежки, преследования инакомыслия, всех прочих атрибутов каменного века сталинизма. Всё это способствовало скорейшему бегству Тихого из социума.
Правда, в 1956 году прошла первая выставка Тихого в госпитале в Кийове, на 1957 год была намечена следующая, на этот раз в столичной галерее, в Праге. Но от участия в ней Тихий отказывается, бросает занятия живописью, начинает жизнь затворника, без постоянного места работы, по сути добровольно опускается в самый низ социальной лестницы, или спрыгивает с неё. После Тихий почти год проводит в психиатрической клинике в Опаве, и не первый раз в своей жизни — нервные срывы преследовали его ещё в юношестве. Примерно в это же время он начинает фотографировать — на разные камеры, которые делает сам буквально из подручного материала — старого железа, скотча, дерева, с такими же самодельными объективами-моноклями и самодельными затворами. Тихому удалось изготовить даже телеобъектив и фото-увеличитель, на котором он и печатал свои работы. Он вырезал линзы из плексигласа, зачищал с помощью наждачной бумаги разной грубости, потом полировал смесью зубной пасты и сигаретного пепла.
В начале 60-х годов Тихий окончательно перестал следить за собой и своим внешним видом — перестал стричь волосы и ногти, стирать одежду, став полным антиподом успешного и счастливого представителя социалистического общества и всячески противясь нормализации. Тихий говорил, что ему нужна лишь крона в день, он почти ничего не ест и в день выпивает ведро воды. Полиция постоянно арестовывала Тихого, неизменно накануне больших праздников и городских гуляний, и отправляла в сумасшедший дом. Тихий рассказывает Баксбауму историю о том, как однажды его забыли забрать. Он вышел прогуляться в город, сел на верхнюю ступеньку церкви напротив временной деревянной трибуны на площади и предстал на обозрение всего города, и уже через пару минут был возвращён в лечебницу. «Я самурай. Моя единственная цель — сокрушить противника. Я пророк разложения и пионер хаоса, потому как лишь из хаоса может родиться нечто новое», — говорил Тихий. Этот жизненный принцип и лёг в основу его творчества.
Фотографией Тихий
активно занимался до конца 80-х, его неизменным мотивом были жители Кийова,
прохожие на улицах, прежде всего — красивые молодые девушки
и зрелые женщины. Их он старался фотографировать, оставаясь
незамеченным и даже не глядя в видоискатель, крайне редко
вступая в контакт с моделями. Из соображений экономии
н покупал 60-миллиметровую плёнку и резал в тёмной комнате
надвое. В день снимал три плёнки, сто фотографий. Потом проявлял, выбирал
какие-то негативы, печатал и откладывал в сторону. Сам Тихий объяснял
процесс печати так: «Я ничего не выбирал. Я смотрел
на фотоувеличитель и печатал всё, что казалось мне похожим
на мир. Но что такое мир? Да всё что угодно».
Мастерская и жилище Тихого представляло собой настоящую свалку — книг, негативов, картин, рисунков, отпечатанных фотографий, найденных объектов, обрезков картона. Из всего этого Тихий впоследствии отбирал принты, подкрашивал или подрисовывал некоторые из них. Потом начинался процесс создания паспарту для работы или картонного основания, на которое она потом наклеивалась, не менее важный, чем сама печать. После завершения Тихий, как правило, терял к работе всякий интерес.
«Женщины для меня — всего лишь мотив. Стоящая, нагибающаяся или сидящая фигура. Движение, походка. Ничего более меня не интересует, я не схожу с женщинами с ума. Эротизм это всего лишь сон, всё в этом мире лишь наша иллюзия. Ничто из того, что я думаю или делаю, я не принимаю всерьёз», — говорил Тихий в беседах с Баксбаумом. — «Ошибка, вот что делает подлинной поэзию, придаёт ей живописные качества. Философия это абстракция, фотография же вполне реальна, это восприятие, то, что ты видишь своими глазами, и всё в ней происходит так быстро, что ты можешь не увидеть этого вовсе. И просто обязательно иметь плохую камеру! Если хочешь быть знаменитым, нужно быть хуже всех!»
В наше нелёгкое время, когда наиболее острым становится вопрос цензуры, зависимости, управляемости художника, создателя некоего культурного продукта, Тихий — прекрасный пример независимости и неуправляемости, вызова обывательству, абсолютного выпадения из любой системы, рыночной или политической, ради производства искусства в соответствии с тем, как оно понимается. С другой стороны, стараниями тех же Баксбаума и Зееманна создаётся некий брэнд «Тихий», создан фонд его имени, в названии которого активно обыгрывается тот факт, что фамилия автора — ещё и географическое название океана, сам он позиционируется как забытый герой контркультуры, художник-клошар вроде нашего Анатолия Зверева. Подогревается всё это информацией о том, что Тихий живёт в уединении в своём доме, больше не фотографируется, не даёт интервью и совершенно не интересуется судьбой собственных работ.
Были опубликованы многие противоречивые изречения Тихого, в основном из его бесед с Баксбаумом. Например: «Люди спрашивают меня, кто ты, Тихий, художник, скульптор, или писатель? Я отвечаю им, знаете кто я? Я Тарзан на пенсии». Или «Мой прадед был динозавром». В свою очередь исследователи, в частности преподаватель института Фрезера Клинт Бурнхэм, сравнивают его работы с понятием «языка как вируса» у Уильяма Берроуза: «В работах Берроуза и Тихого разрушение языка и изображения родственно тому, как язык искажает идеальные представления о чистой коммуникации». А метод выбора негативов и принтов у Тихого можно сравнить с методом нарезки Брайана Гисина и Берроуза.
Это — ещё один успешный западный пример освоения рынком маргинальных областей.
Источник:
http://www.photographer.ru/person/4532.htm?pic=13#kro
Радио Свобода
Поверх
барьеров с Дмитрием Волчеком
Странная судьба фотографа-отшельника Мирослава Тихого
29.10.2008 01:52
Дмитрий Волчек: Может ли пожилой фотограф-любитель, живущий в маленьком провинциальном городке, никогда не выставлявшийся и не поддерживающий контактов с профессиональным миром, в одночасье стать знаменитостью? О странной судьбе Мирослава Тихого рассказывает Нелли Павласкова.
Нелли Павласкова: Случилось нечто невероятное. Семидесятивосьмилетний бомж с развевающейся седой шевелюрой и одним зубом во рту, чудак и городской сумасшедший, оборванец с фотоаппаратом, сконструированном из разбитых очков, пробок и консервных банок, стал мировой знаменитостью. Сам Гарольд Зееман, знаменитый искусствовед, в 2004 году устроил персональную выставку его фотографий на Бьеннале в Севильи. В 2005 году последовала его большая ретроспектива в Кунстхаусе в Цюрихе, а после этого его странные, несовершенные, в обычном смысле слова, фотографические картинки, разлетелись по всем крупнейшим выставочным залам мира – в Нью-Йорке, Берлине, Антверпене, Лондоне и снова в Цюрихе. Это были самостоятельные выставки, а экспозиции совместно с другими фотографами, состоялись за эти четыре года в музеях Парижа, в Кельне и, наконец, в метрополии его родины Моравии - в Брно, где его, изгоя и парию, тоже, в конце концов, с удивлением, но признали.
Но Мирослав Тихий на свои выставки не ездит. Он не любит выставки и, в первую очередь, европейские, ибо считает, что Европа вырождается и обречена на гибель.
Посетители выставок восхищаются пожелтевшими фотографиями с изображениями женщин шестидесятых, семидесятых и восьмидесятых годов, снятых самодельным аппаратом. При доработке фотографий Тихий смешивал сажу с растительным маслом. Подрисовывал размазанные портреты карандашом. Ему никто никогда не позировал, все эти нагие и полуодетые женские тела, подсмотренные в городском плавательном бассейне, все эти ноги в парке на скамейках, удаляющиеся женские силуэты, одевания и раздевания - результат, как принято говорить сейчас, вуайеризма. Женщины не обращали внимания на грязного оборванца, а он, с аппаратом под полой зипуна, неустанно снимал их во множестве вариантов. Сознательный выбор скромнейшей техники отвечает и его своеобразной философии опрощения. Не купаться, не мыться годами, носить разорванный кафтан с заплатами из жести - это было освобождение от правил окружающего его общества, поставившего перед собой иные, чем он, цели. Теперь о нем певцы слагают баллады. Джордж Эмс.
Нелли Павласкова: С приходом славы Тихий и не подумал меняться. В документальном фильме под названием «Тарзан на пенсии» он запечатлен в своем грязном логове: умывальник черный, фарфоровые кружки стали коричневыми, из них пьют сомнительный чай важные гости Тихого – искусствоведы-иностранцы. Беззубый хозяин с длинной седой гривой и бородой, но с молодыми блестящими глазами, задорно высказывает свои провокативные афоризмы. Давно немытые руки с изящными длинными пальцами скрипача вытаскивают старые картины, написанные маслом. Мокрой губкой он стирает с них многолетнюю пыль и говорит:
Мирослав Тихий: Я не подбирал красавиц из кинофильмов, я снимал и рисовал все, что, как мне казалось, похоже на этот мир. Вот такое мне пришло в голову. Все, что можно было распознать глазом, я снимал. Я не оптик, я – атомщик, потому что должен обследовать каждый атом. Видите, эти фото грязные, грязь творит поэзию, дает художественное качество. Это не абстрактные творения, это конкретика, это глаз. Женщина – это мой мотив. Все остальное меня не интересует. Но я не сближался с ними, не пускался с ними во все тяжкие. Даже когда я вижу женщину, которая мне нравится, и, может быть, я пошел бы на какой-то контакт, я осознаю в этот момент, что меня это собственно не интересует. Вместо этого я беру карандаш и рисую ее. Эротика – это все равно только мечта. Это наша иллюзия. Это поэзия.
Нелли Павласкова: Мирослав Тихий родился 20 ноября 1926 года в моравском селе возле города виноградников, вина и веселых народных песен – Кийова. Он был единственным сыном закройщика мужского платья и дочери сельского старосты, людей зажиточных и уважаемых, обладателей фирмы и большого дома. Способный юноша сразу после гимназии поступил в 1945 году на подготовительный факультет Пражской Академии изобразительных искусств, а в 1946 году был зачислен в класс профессора Желибского. В его мастерской Тихий был признанным лидером в рисовании, сокурсники любили его за веселый нрав и юмор. Все у высокого моравского красавца складывалось как нельзя лучше, как вдруг, в 1948 году, случился в Чехословакии коммунистический переворот. Рассказывает друг Мирослава Тихого Роман Буксбаум, «открывший» миру необычного фотографа.
Диктор: Он был лучшим другом моего дяди, наши дома стояли рядом, и когда у них дом национализировали, то комнату для мастерской ему предоставила моя бабушка, с которой он подолгу беседовал на кухне. Я помню его, как члена нашей семьи, он приходил ежедневно, и они с бабушкой обсуждали все возможное на свете. А я был тогда еще маленьким и всего, конечно, не понимал. Только потом я узнал, что с ним случилось. После коммунистического переворота в Академии начались безжалостные гонения. Известные профессора и педагоги были изгнаны, студентам было запрещено работать с обнаженной натурой, вместо них на пьедесталах стояли рабочие в спецовках. Тихий перестал ходить на занятия, перестал общаться с друзьями и вскоре его забрали в армию.
Нелли Павласкова: Вот что рассказывает сам Мирослав Тихий об этом периоде своей жизни.
Мирослав Тихий: При коммунизме нам было запрещено рисовать обнаженных женщин. Мол, это уводит в сторону от построения социализма и от трудовых масс. Как только это запретили, я перестал ходить в Академию. Гулял в соседнем парке Стромовка все дни, но потом все-таки зашел посмотреть, что там происходит. И увидел, что в мастерской сидит парочка моих старых друзей, сидят и ничего не делают. Пришел ассистент профессора и обращается ко мне: «Господин Тихий, а почему вы не работаете?». А на постаменте для моделей стоял такой молодой парень и как-то странно держал одну руку. Я ответил: «Почему он так странно держит руку?» - «Он держит молоток». – «Но я никакого молотка не вижу». – «Мы в спешке не нашли никакого молотка, пишите по памяти. Молоток ищут и скоро принесут».
Нелли Павласкова: В страшные пятидесятые годы шпиономании и политических процессов, в дни опасности и преследований что-то случилось с психикой Тихого. Он попал в тюрьму, потом его мать добилась перевода сына в психиатрическую больницу в Опаве, где старый знакомый доктор Буксбаум был главным врачом. Там его держали до второй половины пятидесятых, пока не началась хрущевская оттепель. Тихий вернулся в Кийов, жил у родителей, получал грошовую инвалидную пенсию. Писал картины, упорно держась за свои старые привязанности – довоенный модернистский стиль, импрессионизм, кубизм. Говорит искусствовед Павел Ванчат.
Павел Ванчат: В шестидесятые годы его картины выставлялись на единственной экспозиции молодых художников в Брно, а потом он вообще перестал писать маслом, полностью перешел на рисунок с одной и той же тематикой – женщина.
В ужасающих условиях у него до сих пор хранится более двухсот таких рисунков, некоторые из них объедены крысами. В шестидесятые годы Тихий вообще перестал заботиться о своей внешности. Он не стриг волосы, отпустил бороду, носил и носит разорванную черную одежду. Это был антипод идеала нового социалистического человека. И он опять попадает на восемь лет в тюрьму и в психиатрическую больницу. В семидесятые годы полицейское давление на Тихого продолжается. Регулярно, накануне Первого мая и других коммунистических праздников, перед домом Тихого останавливалась полицейская машина, и его на два дня изолировали от общества. В марте 1972 года картины Тихого полиция выбросила на улицу и отобрала мастерскую в доме бабушки Буксбаум. Тихий снимает коморку у соседки, живет среди мышей и говорит: «Мыши – это мои сестры. Убивать их в мышеловках я не могу и хочу быть похоронен рядом с ними». И еще: «Я - пророк распада и пионер хаоса, ибо только из хаоса возникает что-то новое». Ужасающий беспорядок и грязь в его берлоге – это его программа.
Нелли Павласкова: Когда Тихий начал ходить с фотоаппаратом собственного производства и фотографировать женщин в бассейне, в парке и на улицах города, милиция надеялась, что будет возможность арестовать его из-за какого-нибудь сексуального проступка. Но в его действиях не было ничего предосудительного, к женщинам он не приставал никогда. Отчаявшись, милиция обвинила его в нарушениях гигиены. Судебные эксперты указали на причину обвинения: в одежде Тихого были «со всей определенностью найдены две вши и кухонный таракан». На вопрос судьи, что он может сказать по этому пункту обвинения, Тихий ответил: «Призовите их в качестве свидетелей». О том, что в лице Тихого погиб незаурядный художник-живописец, пишет его друг Роман Буксбаум в монографии «Мирослав Тихий»:
Диктор: В семидесятые годы Тихий работает по дереву, делает графические листы. После потери мастерской он не мог больше приглашать женщин для портретирования, поэтому решил сам отправиться за ними. Тихий сознательно отказался от современных фотоаппаратов. Он отказался от достижений века, чтобы не подчиняться его требованиям вообще. Его рабочий день начинался рано утром. Уже в шесть часов утра он был в городе и фотографировал все, что видел, но, главным образом, свои любимые места: автобусный вокзал, главную площадь у костела, парк напротив гимназии. Фотографии он вкладывал в рамки собственного производства. На его фотографиях женские фигуры как будто чудом выплывают из импрессионистского света, олицетворяя не реальность, а иллюзию.
Нелли Павласкова: Сам художник раскрывает тайну своего успеха так:
Мирослав Тихий: Главное – это иметь плохой фотоаппарат. Если хочешь стать знаменитым – то делай свое дело плохо, хуже всех на свете. Красивое, пригожее, выпестованное – это уже никого не интересует.
Источник:
http://www.svobodanews.ru/content/transcript/470992.html
